Пригород мира - Егор Киселев

У Павла возникло странное чувство, что он не разделил особенной радости актива, остался за бортом происходящего. Он пребывал в каком-то созерцательном настроении, и никуда идти не хотел. Было такое чувство, что ему и остальным ребятам сообщили разные новости. Но с другой стороны, оставить своих друзей он не мог.

Соседняя школа никогда не славилась прилежанием учеников и строгостью образования. В ней не было выдающихся гениев олимпиад, не было громких имен, которые знали бы все. Это была совершенно обычная, среднестатистическая районная школа. Павел еще не знал, что в этот день ему уготовила жизнь.

Прохладное утро постепенно преобразилось в душный пасмурный день. Солнце временами пробивалось через пелену туч, на минуту освещая малый спортзал. Собрание, которое здесь проходило, не было особо красочным. После короткого неинтересного вступления началась официальная часть мероприятия. На сцену по одному выходили руководители активов школ с торжественными речами. Они пытались прочитать увлекательную лекцию о том, что такое школа актива, для чего она проводится, какие цели перед собой ставит. Впрочем, из всех подобных официальных мероприятий до сих пор не выветрился дух комсомольской организации, поэтому школьники относились к ним подчеркнуто равнодушно.

– Итак, сейчас вас разобьют на четыре команды. В каждую команду войдут участники из разных школ. Вы пойдете со своей командой на разные станции. Всего их в сегодняшней программе четыре: психологическая станция, игровая, станция актерского мастерства и познавательная станция.

После начали озвучивать списки участников. Учеников перемешали, каждому выдали по жетону, цвет которого определял команду. Павел всматривался в своих товарищей по команде, выискивая среди них знакомые лица. «Удивительно, – подумал он, глядя, как невысокий толстячок из соседней школы крутил в руках желтый жетончик, – как много может значить внешний вид какой-то мелочи. Этот раскрашенный кусок картона, например, может сказать о школе больше, чем все официальные документы вместе взятые. Хотя это, конечно, не золотой рубль, чтобы им восхищаться». Как бы то ни было, всякую вещь облагораживает человек, и тот же пресловутый кусок картона, вдруг стал радовать глаз, когда был замечен в прелестных женских руках. Павел поднял глаза – это была девушка из параллельного класса. Казалось, они никогда не встречались в школе, хотя было известно, что в их классе старосту переизбрали еще по весне, и в совете ее появления ждали с нетерпением. Но он даже не знал ее имени, хотя сейчас отчаянно пытался его вспомнить. И почему-то было приятно смотреть ей в глаза, и забывалось все остальное.

– Привет, – сказала она, подойдя к Павлу.

– Привет, – немного замявшись, ответил он.

– Павел, – опередила она. – Я знаю. Я – Вера. – Она игриво пожала ему руку.

Павел почти ничего не помнит, из того, что было на той школе актива. И хотя там было интересно, все его внимание было приковано к Вере, человеку еще незнакомому, но вызывающему какие-то особенные переживания. Эти новые чувства заставляли Павла проявлять инициативу. Он был в центре внимания, был однозначным лидером, задавал темп играм и заданиям, смеялся, шутил, изредка затихая, чтобы украдкой заглянуть Вере в глаза. Их взгляды временами встречались, что смущало Павла, заставляя тихо улыбаться, и Вера улыбалась в ответ.

Если жизнь человека в основном состоит из каких-либо мероприятий – они станут привычкой, стандартным занятием, не приносящим большой радости. Все, что не обновляется, не растет – рано или поздно покрывается пылью обыденности. Но то, что в этот день блеснуло в душе Павла, было настолько новым, настолько неземным, что породило мысли о вечности, о том, что все обретает свой смысл. Именно в то время Павел начал сомневаться в правильности своих суждений и в правильности рассудочных суждений вообще. Он без особого сопротивления стал верить, что не все в мире можно объять рассудочными построениями, и что такие построения противны жизни, разомкнутой сверхъестественной способностью человеческой души. Впрочем, у этого сильнейшего чувства есть одна замечательная черта, которая стала очевидной для Павла лишь много позже – он был счастлив безо всяких на то причин, и, возможно впервые в его сознательной жизни, у него не было никаких причин для рефлексий, все было совершенно понятно. Было понятно, почему он улыбался, прощаясь с Верой после школы актива, и чему радовался, стоя под теплым осенним дождем без зонта.

К вечеру небо немного просветлилось. Ветер надорвал полотно облаков, которые теперь окрасились в яркий алый цвет. Я помню, как Павел долго сидел на балконе, курил и смотрел, как на освобождающемся небе высыпают звезды. Два чувства теперь спорили в нем: бесконечная радость нового знакомства и бесконечная тоска по единственному самому нужному человеку. Тогда эти мысли еще не казались тяжелыми, это была легкая печаль расстояний. Да и расстояние-то было минимальным: вдоль по улице, подсвеченной новыми фонарными столбами, стилизованными под старину. Правда, теперь эта улица стала самой важной, самой прекрасной улицей на свете.

В тот самый день Павел начал курить постоянно. Он и сам не понимал, зачем ему это. Иногда отшучивался, будто ему было настолько хорошо, что хотелось что-нибудь испортить. Но после каждой такой шутки он отворачивался на несколько секунд, чтобы никто не видел перемен в его лице, грустного блеска в глазах, следов молчаливой тоски по тем дням. Сигареты стали своеобразным «якорем», возвращающим Павла в ночной тишине в самые счастливые для него моменты, которыми (по его мнению) хоть и была скудна, но временами баловала его жизнь.

Воспоминания – забавная штука. Разворошишь былое, усмехнешься про себя, а осадок выпадет печальный. И камень на душу, что не смог сделать все, как надо. Но жизнь необратима, нельзя изменить однажды сделанное или сказанное. О некоторых вещах и вовсе лучше молчать, иногда ободряясь, что получил достаточно жизненного опыта, чтобы никогда больше таких ошибок не повторять. Все в памяти просто, как три рубля одной монетой. Только вот монета эта неразменная.

Все эти чувства весенним ветром ворвались в осеннее настроение Павла и перевернули его будничную действительность, раскрасили мир в новые тона, стерли пыль с уже привычных мероприятий. Жизнь улыбалась Павлу, появились новые силы, идеи. Он начал обращать внимание на такие детали и тонкости, которых прежде никогда не замечал. А в характере Веры было столько нюансов и тонкостей, столько мелочей, взятых в одном явлении, в одном откровении этой личности, что Павлу казалось, будто для одного только беглого ознакомления с ними может потребоваться целая жизнь. И он хотел посвятить жизнь их изучению!

В это время Павел отчетливо осознал всю глупость вопроса об идеальной девушке. Его школьные товарищи рисовали такие образы, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать, однако, все их идеалы казались Павлу откровенно скучными. Но в то же время он не мог понять, как Вере удалось произвести на него столь сильное впечатление. Ему, человеку рассудочному, она казалась абсолютно иррациональной. И не в том дело, что Вера была иррациональным человеком, вовсе нет, она была другой. Ее рациональность была настолько отлична от рационализаторства Павла, что, вероятно, математика для них была бы разной, если бы вдруг они стали о ней спорить. Павел был человеком беспорядочным, но отчаянно стремился к какой-то ясности в жизни, к какому-то более высокому порядку, выстроенному не на уровне быта, а на уровне убеждений. Вера жила совершенно другой жизнью, она была настолько вздорной девушкой в понимании Павла, настолько она не скрывала своих состояний, настолько она была неземная, что Павлу иной раз казалось, будто она сама себя не понимает и вовсе не способна серьезно воспринимать действительность. Она была неуловима, как ветер, непредсказуема, но при этом она всегда оставалась собой, в ней прослеживалась мысль, какое-то сверхразумное постоянство. Встречая ее каждый день в школе, Павел не мог понять, она это была или нет, верит ли она сама в свои убеждения, может ли она говорить серьезно. Впрочем, Павел находил все это безумно привлекательным.

Все мотивы и причины ее поведения Павел сможет домыслить много позже, уже после их расставания. Четыре года он будет ломать себе голову, пока, наконец, не сможет ее отпустить, не сможет признать, что у нее была своя правда, мотивы и причины. Самые яростные романтики возразили бы, что истинное чувство всегда выше обстоятельств, только они забывают добавить, что школьная любовь зачастую сама является лишь обстоятельством. Вы знаете, в каком возрасте человек перерастает эти свои школьные чувства? Но маленькая подростковая любовь ничего еще не знает о взрослой и зрелой любви, она решительно ничего не может противопоставить неумолимым обстоятельствам жизни, даже воле случая. Павла долго преследовало чувство, что если бы им было тогда по двадцать, все было бы проще, и они обязательно нашли бы выход, но, увы, им было только по шестнадцать, и ничего исправить они не могли. Жизнь, как впоследствии узнает Павел, сделала свое распределение, после школы Вера должна была уехать из города за две тысячи километров и никогда-никогда больше не возвратиться.